Заставь меня ошибиться - Страница 96

— Иначе было никак, а я стал слишком неудобен, слишком многие грешки команды стал оставлять без наказания, — пожимает он плечами. — Кто станет терпеть такое? Конечно, догадывался, но то, что им в этом помог Эрик — удар ниже пояса!

— Эрик тебя всегда защищал. Он не хотел причинить тебе вред. Только мне.

— Да неужели? Он искал для тебя справедливого наказания, ведь по его мнению ты этого заслуживала. Но как твой защитник, я оказался виноват не меньше. Видишь ли, мальчишка все еще мнит себя вершителем правосудия, который вправе убивать плохих парней. Даже тюрьма это не поправила.

— Досадно. Для него же, — выдаю сухо и безжалостно. Я повидала за эти годы немало «вершителей правосудия», и все они представляли не меньшую опасность, чем рядовые преступники с куда более обыденными мотивами.

— И не только для него. Я старался защитить членов команды, годы жизни на это потратил, но все разрушено из-за недоумка, который в порыве гнева не способен просчитать свои действия наперед.

— Жалеешь, что твоего идеального Нового Орлеана не будет? — спрашиваю я, не скрывая иронии.

Как ни странно, Гастон не отвечат ни ухмылкой, ни даже колкостью. И долго молчит, прежде чем сказать:

— Новый Орлеан будет. Но только не в Новом Орлеане.

Не знаю, как после этой новости мне удается устоять на ногах. Кажется, я ослышалась. Или что-то не так поняла, но не успеваю переварить и переспросить.

— Еще в самый первый день я сказал тебе, что есть только один способ покинуть команду — это умереть. И сегодня, Лиз, нам придется погибнуть. Жюстин уже все подготовила. Осталось только удалить твой маячок. Присаживайся. — С этими словами куратор выдвигает для меня стул.

— Ты предлагаешь мне… исчезнуть?

— Ну не ритуальное же самоубийство, в самом деле, — закатывает он глаза. То есть, по его мнению, все нормально?!

И тогда меня прорывает. Пусть новость должна быть приятной, пусть это даже больше, чем я смела мечтать, но ощущение, что мною поигрались, словно марионеткой, оставляет во рту слишком горький привкус.

— Ты ничего мне не сказал! Ты должен был мне сказать, я… я же… Я уже хотела залезть в лодку и уплыть! — срываюсь на крик. — Ты заставил меня думать, что выхода нет, что мне никогда не избежать комиссии. Я все это время была уверена, что… а ты сидел и придумывал план получше?

— Допустим, я бы тебе все рассказал, но только где гарантии, что ты бы мне поверила? Ты обвиняла меня в том, что я тебе врал, ну а сама? Я десятки раз пытался предотвратить твой побег. Когда просил не продавать картину, поехать в Новый Орлеан, перестать смотреть на меня как на врага, слушаться Эрика, в конце концов. Но каков результат? Не лги мне, что не понимала намеков. Просто не хотела слушать, как и всегда. Когда, едва разобравшись с Праером и комиссией, я позвонил Жюстин с просьбой тебя перехватить, был уверен, что ты уже на полпути к Канаде! То, что ты все-таки не села в лодку, я рассматриваю как истинное чудо. Так что оставь свои претензии при себе. У нас нет на них времени.

— Откуда мне было знать, что ты хочешь избавиться от комиссии? Ты же всегда был с ними заодно. Сам сказал, что они дали тебе то, о чем ты мечтал — операционную. И власть! Ты всем этим распоряжалась с явным удовольствием. С чего вдруг тебе было бежать?

— Из-за тебя, — отвечает он просто, и мой гнев исчезает как по волшебству. — Я поставил на задание Ив, вместо тебя, и мое снятие с должности стало вопросом времени! В комиссии не могли не заинтересоваться чередой странных совпадений, связанных именно с тобой. У них было два варианта: убрать тебя или убрать нас обоих.

— Гастон… — начинаю осторожно, но продолжить не решаюсь.

— Села немедленно! — рявкает, с грохотом передвигая стул по направлению ко мне.

Не на шутку испугавшись, делаю несколько осторожных шагов и присаживаюсь на стул. Куратор совсем не мягко стягивает мне волосы на затылке, скрепляет заколкой и закрывает шапочкой. Но я ничего не говорю о том, как это болезненно, тем более на мокрых волосах. Меня волнует другое.

— Гастон, а вытащить маячок без анестезии можно?

— Нет, — отвечает он коротко. — По которой причине ты не хочешь колоть обезболивающее?

Возможно, мне следовало бы сказать Гастону о ребенке после того, как мы разыграем похороны и сбежим от комиссии, но ситуация не позволяет.

— Потому что у нас будет ребенок, — говорю хрипло.

Не знаю, чего я ждала, но уж точно не той реакции, которая последовала:

— Местную анестезию сделать придется. Если ты дернешься от боли, когда я сделаю надрез около позвоночника, то рискуешь остаться инвалидом без возможности дышать. Риск не оправдан.

Шок от понимания, что он не просто знает, а знает все, заставляет меня бестолково хватать ртом воздух.

— Ради всего святого, — разочарованно тянет он. — Эту грудь делал я, и знаю, какого она должна быть размера. За новым бельем не скрыть того, что имплантат внезапно перестал подходить.

Он протирает мокрой ватой мою шею и вводит иглу в мышцы несколько раз, в разных местах, а потом обходит стул, встает ко мне лицом и, наклоняясь, шипит:

— Ты не представляешь, как иногда мне хотелось прибить тебя за это молчание. Пару раз я едва сдержался… Старался быть хорошим, обещал тебя не обижать, но, видят небеса, на этот раз, решив тайком вывезти моего ребенка из страны, ты заслужила больше, чем хороший подзатыльник!

Пока мы подъезжали к озеру неподалеку от особняка и прятали машину в кустах, я все еще злилась на Гастона за разговор, случившийся на кухне булочницы после изъятия моего маячка. Сначала, после его слов о ребенке, чувствовала себя ужасно виноватой. Было ужасно стыдно думать, что он прав: я вывозила нашего малыша за границу, родился тот или нет. Мысль о том, что единственный осведомленный человек — я сама, уменьшало значимость преступления в разы. Но только стоило представить себя на месте Гастона, предположив, что ему не все равно…