Заставь меня ошибиться - Страница 70

Моя картина сиротливо стоит в коридоре, дожидаясь, пока на нее обратят внимание. Сделав вид, что осматриваю раму на предмет потертостей, дожидаюсь, чтобы Лео и Гастон разошлись по своим делам, а потом подхватываю подмышку полотно и тащу на чердак. В свете последних событий наличность, которую я могу получить от ее продажи, может быть весьма кстати. И чем позже куратор обнаружит, что у меня есть свободные средства, тем лучше.

Глава 13

Я просыпаюсь резко, от громкого хлопка двери где-то в глубине дома.

— Это просто ветер, — тихо говорит Гастон, и моя кожа покрывается мурашками. Рано утром в тишине спальни мужской голос… что может быть приятнее? Каждый волосок на моем теле, кажется, так и тянется к чужому теплу за спиной.

— Да, — зачем-то отвечаю, скрывая смятение.

Гастон обнимает меня так сладко и ласково, что в наше общее счастливое будущее становится поверить все легче. Я закрываю глаза и представляю штаб Нового Орлеана. Наверное, там быть вместе нам никто не позволит — придется искать другое место для всех, и все же, как только я думаю о переезде, вспоминаю именно это здание. Оно наверняка не очень старое, но обладает весьма ярко выраженным характером. Я не один раз видела из окон, как туристы останавливались, чтобы его сфотографировать. Просто постройка, без опознавательных знаков, не представляющая культурной ценности для города. Но есть в нем что-то неуловимое, отличающее от других. Возможно, это Гастон, который уже давно стал кем-то вроде призрака места. Без него представить новоорлеанский штаб невозможно. И тем не менее, несмотря ни на что, мое воображение легко и непринужденно рисует мне секс на столе Гастона. В коричневом кабинете и почему-то под синеватой картиной, которую я отчаянно пытаюсь всучить мэру. Это не единственная странность: ведь мысль о постоянстве рядом с куратором, даже пусть в таком развратном ключе, наполняет тело неким теплым спокойствием.

— Расскажи мне о том, что нас ждет в Новом Орлеане, — прошу, пытаясь успокоить разыгравшееся воображение.

— Хорошо, — со смешком соглашается он, явно забавляясь моей обеспокоенностью совместным будущим. Прежде, чем начать рассказ, несколько раз проводит пальцами по моей коже, чертя какие-то одному ему ведомые символы. — Навряд ли будет просто. Тебе точно придется жить в собственной квартире, чтобы реже слышать придирки обитателей штаба. Они будут враждебны. Скажут, что ты наглая. Из зависти. — Не сдержавшись, усмехаюсь. — И не только потому я такой красивый или шикарный. — Смешок превращается в негромкий, но откровенный смех. — Просто я буду относиться к тебе по-особенному, заступаться. Перед ними и перед комиссией. Разумеется, и мне достанется тоже, но я начальник, и со временем им придется привыкнуть, а вот твоя биография будет испорчена непоправимо. Пока не сменятся все солистки, для которых ты станешь недостижимым кумиром: подружкой Гастона. Девушкой, которая настолько хороша в постели, что смогла захомутать главного.

— Серьезно?

— Нет, конечно. — Он в порядке успокоения целует меня висок. — Чтобы мне понравиться, выписывать акробатические номера в постели недостаточно.

— Я не об этом спрашивала. Ты сказал «недостижимым». То есть раньше такого не было?

— Неуклюжая попытка спросить, завязывал ли я раньше отношения с солистками прежде. Но пытать я тебя не буду: нет.

— То есть у нас все… взаправду? — спрашиваю тихо, не в состоянии поверить, что все это происходит со мной, под теми же самыми небесами, которые долгое время отнимали у меня счастье по кусочкам.

— Ну, сначала я буду приходить к тебе с клубникой, шампанским и цветами — как к любовнице. И не стану оставаться на ночь, а ты… ты будешь из-за этого злиться, но мне нравится, когда ты злишься. А потом еще больше тебя будет раздражать необходимость готовить мне завтрак, потому что я буду раз за разом критиковать твой кофе, пока не научишься делать его правильно. Помогать не стану, потому что с меня ужин, и только. Днем мы не будем видеться, чтобы не наскучить друг другу. Кроме редких выходных, конечно. Только после, по прошествии времени, порядочно надоев друг другу, съедемся и привыкнем настолько, чтобы было так же сложно расстаться, как с частью самого себя.

Мне вдвойне приятны его слова, так как в моей мечте о семейной жизни не так давно появилось лицо… Хоть я и не представляю, чтобы мы с Гастоном вальсировали вместе не кухне в попытке приготовить ужин после тяжелого трудового дня. Даже после нынешнего задания. Кстати, о нем:

— Гастон, почему ты выбрал на это задание именно меня?

Как и в любом другом случае, когда куратору не нравится вопрос, отвечает тот не сразу. Но все-таки пересиливает себя и не отделывается ядовитыми репликами, к которым я каждый раз морально готовлюсь, задавая ему вопрос.

— Потому что больше никого не хотел видеть рядом.

Несмотря на раннее пробуждение, я встаю даже позже положенного. И не из-за Гастона, в объятиях которого после утренних откровений твердо собралась умереть, а ввиду самочувствия. Как я уже говорила, у меня случаются дни, когда хочется зарыться носом в подушку и не вставать. Вообще. Никогда. Я более чем уверена, что ломота во всем теле — последствие операций. Не говорила бы так категорично, но после выпрямления ног метеозависимость проявилась особенно отчетливо.

— Я не могу сегодня работать, — объясняюсь с Лео, кутаясь в безразмерный махровый халат. — Заболела.

— И выглядишь неважно, — мрачно оглядывает он мое бледное лицо, даже не подвергая слова сомнению, к чему я была внутренне готова.