Заставь меня ошибиться - Страница 67

— Интересный мазок, — замечает мэр, задумчиво потирая большим пальцем подбородок. — Хотя я сторонник более классических техник, но…

Гастон, не сдержавшись, закатывает глаза, как если бы был уверен, что Андерсон дилетант, который понятия не имеет, о чем пытается рассуждать. Его, судя по всему, мазок вполне устраивает. Причем настолько, что он, едва услышав пренебрежительные нотки в голосе пытающегося сбить цену мэра, снова подбирается к работе с чехлом в руках.

— Ну и отлично, — восклицает куратор. — Знаете, я большой поклонник современной объемной живописи, и, признаться, сам положил глаз на эту работу. Но моя Тая такая честная! Сказала, что обещала, и ни в какую не поддается на уговоры. А я бы с удовольствием повесил картину в своем кабинете в Новом Орлеане.

Стою и недоверчиво таращу на него глаза.

— У тебя кабинет обит деревянными панелями. Теплого коричневого цвета. Картина там смотреться не будет, — выдавливаю сухо. Мы оба понимаем, что Гастон так сказал, дабы избежать посягательств на приглянувшуюся ему вещицу, но… обидно!

— Я как раз подумывал о ремонте. В последний раз интерьер обновляли сколько лет назад? Семь?

— Тебе лучше знать, — поднимаю раскрытые ладони, внезапно осознав, что понятия не имею, бывала ли Тая Сайтен в доме своего суженого до заключения брака по нашей легенде.

Да и вообще в голове одна лишь история маков Арчи, которые Гастон снял со стены прямо под носом у непочтительного претендента. Он это, видимо, не раз проделывал.

— Верно, — смеется он, глядя на меня без тени веселья. — Иногда я забываю, как недавно мы женаты. Кажется, уже вечность… вместе.

От его интонаций дрожь пробирает. Ну, вечность или нет, а почти половину моей жизни… В смысле моей, а не Таи, конечно.

— Хм, ну, тогда мне даже как-то неловко вмешиваться… — начинает мэр, поглядывая на картину, которая только что поднялась в его глазах на много-много пунктов вверх. Ведь Гастона уже и тут признали экспертом в области искусства. Я чуть не начинаю стонать в голос. Если вмешается мужская солидарность, как я потом смогу продать мэру эту картину. — Тем не менее, это прекрасная работа, и мы бы были счастливы ее иметь.

Он пытается улыбнуться, но выходит какая-то судорога. Будто ему больно делиться тем, что уже привык считать своим. А Гастон побыстрее зачехляет раму, пока никто не вздумал предъявить права снова.

— Можно положить на стол? — спрашивает он мисс Дежардин, и та, разумеется, разрешает.

Без труда разгадав замысел куратора, пытаюсь увлечь мэра и его соучастницу болтовней, позволяя Гастону осмотреть документы на столе женщины. С Андерсоном это легко — он и на искусства падок, и про особняк непрочь послушать, а вот внимание мисс Дежаржин приходится удерживать с помощью активной жестикуляции. Ей совершенно неинтересны выбранные мной темы. С другой стороны, о швейном деле я ровно ничего не знаю, а остальных точек пересечения с ней у нас не имеется. Спросила, ее ли висит в коридоре шелкография и получила односложный ответ: «нет». Попыталась вспомнить, видела ли ее в булочной, но и тут тупик. Немудрено, от нее одиночеством так и разит, и она слишком следит за фигурой, чтобы позволить себе выпечку. И мне в ней почти все не нравится. От идеально уложенных волос до заскорузлых пальцев. Пожалуй, она вызвала у меня такую острую антипатию с первого взгляда именно тому, что у нас слишком много общего. Все еще красивая, все еще одинокая, но уже потерявшая веру в иное будущее… Я имею множественные шансы стать точно такой же.

Отвлекшись от владелицы ателье, замечаю, что Гастон наклонился и что-то изучает. Сердце аж удар пропускает от предвкушения. Неужели что-то нашел? Опомнившись, продолжаю что-то говорить, а сама слышу только шум крови в ушах. И так до тех пор, как куратор не подходит ко мне и не целует в висок словно в благодарность за отвлеченное внимание мэра.

— Что ж, я предлагаю перейти к примерке, — весело предлагает мисс Держардин, безраздельно завладев вниманием всех присутствующих.

Оказавшись в своей комфортной зоне, женщина мгновенно оживает, открывает едва заметную дверцу встроенного шкафа и являет нашему взору штук восемь меховых изделий, каждое из которых может заставить рот любой женщины наполниться слюной. Даже я, никогда не имевшая тяги к шубам из-за жестокости способа добычи меха, с трудом отрываю взгляд от стройных рядов.

А мисс Дежардин ловко снимает с плечиков первый из своих шедевров и уже несет ко мне, веля расположиться около большого трельяжа. Но, видимо, трех мало, и, не обращая внимания на бездельничающих мужчин, леди сама подтаскивает ко мне дополнительное зеркало, чтобы можно было видеть себя со всех сторон. Они с мэром рассказывают о шубе, перебивая друг друга, Андерсон — со стороны охотника-добытчика (и я бы была счастлива обойтись без информации о месте обитания и повадках бедных зверьков), а мисс Дежардин больше увлекается техникой кроя. Почему-то особое внимание она уделяет рукаву.

— Это прекрасно, но можно следующую? — устав от дифирамбов в адрес и шубы, и ее временной носительницы, требовательно просит Гастон.

Тут же становится понятно, кто в доме хозяин, и все внимание мэра и мисс Дежардин переключается на моего лжесупруга. Дальше все одно и то же: я изображаю манекен непонятного назначения, а куратор сидит на софе, задумчиво крутит в руках предложенный мэром бокал красного вина и с явным удовольствием разглядывает меня в мехах. Один раз он делает вид, что вещица ему нравится особенно сильно, но поскольку наша цель не может висеть в шкафу у всех на виду, то и с ней «приходится распрощаться». В итоге, когда золотой запас шкафа оказывается исчерпан, все застывают с выжидательными выражениями на лицах. А Гастон чуть кривит губы в улыбке, присущей именно ему настоящему и с присущей аристократам пресыщенностью спрашивает: