Заставь меня ошибиться - Страница 64

— А в этом городе принято устраивать самосуд, как я посмотрю, — шелестит Гастон, вырывая меня из состояния странного оцепенения. В руках у куратора клочок бумаги, брошенный в меня оскорбленной матерью. Прочитанный. — Но как только зашла речь о защите гражданских прав и законных представителях, появились ложные публичные обвинения. — Миссис Лайт открывает рот, чтобы возразить, но Гастон ее легко перебивает, причем таким тоном, что у меня на коже появляются мурашки. — Вас мы уже послушали, а я не закончил! Насколько мне известно, ваш сын умолял Таю не обращаться к адвокатам и урегулировать все мирным путем, и она ответила, что если вы продолжите в том же духе, то мы будем вынуждены так поступить. Как видно, за ум вы не взялись. На что вы надеялись, приходя сюда? Какое отношение имеете к происшествию? Вы что-то видели на стройке или имеете доказательства вины моей жены? Или, может, вы пострадали? Думаю, дело в другом. Вы просто не можете простить себе, что не сумели собрать сумму, достаточную для поступления вашего отпрыска в колледж, что позволило бы работать в менее травмоопасном месте. И ищете на кого бы свалить вину.

— Да как вы смеете?! — ахает она.

— Оставьте нас в покое сейчас же! — велит Гастон, жестом веля Лео увести меня с праздника. — Или мы будем требовать компенсацию за публичное оскорбление!

По пути домой, я все еще слышу его слова. Но они были сказаны не ради меня, просто так было нужно. Сейчас, в свете цифр на приборной панели, профиль Гастона выглядит откровенно угрожающе. Он не сказал мне ни слова с тех пор, как сел в салон автомобиля, и я знала, что он зол. На меня.

Я видела, как кто-то выставил миссис Лайт с праздника, а затем закрыл ворота сада, отрезая путь простым смертным. И видела, как мэр пытался поговорить с Гастоном до отъезда, но я отвернулась, не желая слушать очередную попытку загладить вину и вытянуть из четы Сайтен денежки. Мне было не до того. Не покидало ощущение, что я снова все испортила, и ситуация вышла из-под контроля.

Глупая и смешная Элизабет Дженссен никогда меня не покинет. Она живет глубоко внутри, под множеством фальшивых личин, и все еще иногда прорывается на поверхность.

Когда машина останавливается, я затравленно поворачиваюсь к Гастону, и он отвечает мне настолько непроницаемым взглядом, что сердце на секунду замирает от страха.

— Лео, оставь нас.

— Гас, слушай… — кажется, пытается вступиться за меня тот.

— Иди в дом! — повторяет громче куратор.

Лео ничего не остается, кроме как подчиниться. И правильно. Я бы тоже сбежала. Впасть в немилость комиссии — это одно, но разочаровать Гастона и лишиться его поддержки… Это просто полный крах по всем фронтам.

Дождавшись, пока в гостиной загорится свет, куратор стремительно вылезает из машины и с намеком распахивает передо мной дверцу. Не в силах совладать с дрожащими руками, со второй попытки накидываю на плечи жакет и следую вглубь сада за Гастоном, и дальше — к озеру. Сегодня оно спокойное, ветер слабый. Словно в насмешку над бурей, которая едва улеглась несколько секунд назад.

— Я предупреждал тебя не связываться с Лайтами! — рычит Гастон, явно пытаясь взять себя в руки.

— Ты сказал не ходить к нему. А я надеялась, что он успокоит мать! И написала письмо!

— Успокоит мать? Она успокоится, только когда он на ноги встанет и запрыгает снова. Ничто другое не сработает! — рявкает он. — Она неправа, но это неважно, потому что двадцатипятилетний парень размером с маленький шкаф все еще ее ребенок. Она будет нас ненавидеть, будет вести себя, как идиотка, будет настраивать и агитировать против нас весь город. Просто потому что она мать! Это инстинкт.

Мне тяжело представить себя на месте матери. Потому что я совсем не такая, моя жизнь не такая, и мой опыт… Я не держала на руках маленький комочек, не баюкала его и не смотрела, как он рос и становился старше, наполняя невероятной гордостью. Я не мучилась мыслями, что найдется человек, которая погубит моего ребенка, в которого вложено столько любви и заботы… Но, может быть, Гастон прав. Я и сама лучше всех умею терять голову под влиянием эмоций. Например, виртуозно отметаю здравый смысл там, где дело касается даже детской, неоформившейся любви. Не факт, что я бы на нее месте не растерзала обидчиков зубами и когтями.

Вздрагиваю от одной лишь мысли о ребенке, а сердце болезненно сжимается. Это все не мое. Не мое, не мое, не мое!

Прячу глаза.

— Так, завтра мы с мэром договоримся о возобновлении работ, привлечем адвокатов и постараемся сделать так, чтобы все забыли о Винсенте Лайте. И ты тоже. Мы не были виноваты. Повтори.

— Я и не думала, что были!

— Повторяй, — прерывает он меня.

— Мы не были виноваты. Не были! Доволен?

— И мелодрам больше не будет. Тоже повторяй!

— Мелодрам больше не будет, — закатываю глаза.

— Теперь Висент Лайт и его матушка станут заботой адвокатов. Больше я о них слышать не должен. Ты поняла?

— Угу, — бормочу.

Удовлетворенный сговорчивостью, Гастон притягивает меня к своей груди, и я с облегчением обвиваю его руками. А ведь я действительно боялась, что он пошел топить меня в озере… Или что передумает по поводу нового Орлеана. Запрокинув голову, смотрю на его губы, но не решаюсь дотянуться. Пусть взрыв куратора был далеко не такой мощный, как представлялось сначала, я не на шутку испугалась.

— Думала, ты меня прибьешь, — говорю, всхлипнув.

— Иногда я тоже так думаю, — признает он.

Мы стоим на берегу еще минут двадцать в полном, но не тягостном молчании. Тем не менее, почему-то впервые за долгое время хочется плакать…