Он так ничего и не сказал мне, не предложил, но уже проворцирует на откровенность. А ведь рефлекс побороть непросто, так и тянет снова закрыться, отстраниться… Гастон мне это позволит, он будет разочарован моей трусостью, но точно даст сделать шаг назад.
Приходится сделать над собой усилие, чтобы выдержать этот взгляд спокойно. Помню, как в юном возрасте, обнаружив на себе фокус внимания симпатичного парня, я тут же подворачивала ногу или начинала теребить пуговицы на одежде, от дискомфорта… Я была уверена, что однажды овладею искусством кокетства, что стану одной из тех красоток весом по сто фунтов [45 кг], пять из которых приходится на накладные ногти и ресницы, но только не сейчас, а позже, когда-нибудь, однажды. В жизни бы не подумала, что буду стоять посреди парковки в дорогом бордовом платье и туфлях, что держатся всего на паре ремешков, под пристальным взглядом красивого мужчины, старательно скрывая от него тот же самый дискомфортно, что и раньше.
— Садимся? — спрашиваю.
— Я поведу, — кивает Гастон, закидывая в багажник сумки и захлопывая его.
— Ты только с самолета… — удивляюсь.
— Я очень благодарен тебе за заботу, — усмехается куратор. — Но я справлюсь.
Защелкивая ремень безопасности, я украдкой наблюдаю за Гасоном. Он настраивает под свой рост зеркало заднего вида. Заговорит или нет? На что, вообще, я надеюсь? Здравый смысл уже должен был к нему вернуться, страх перед комиссией — тоже. Очень глупо думать, что он все еще хочет продолжения… со мной.
— Разобрался с Ив? — задаю нейтральный вопрос.
— Я не совсем понимаю, что с ней творится. Она вытребовала у меня ключи от квартиры в Новом Орлеане. Хочет остаться одна, хотя это противоречит ее психическому состоянию.
— Я бы тоже предпочла одиночество, — пожимаю плечами.
— Почему? — цепляется Гастон, разворачиваясь ко мне всем корпусом.
— После задания всегда наступает… опустошение. Даже если не принимать во внимание то, что Ив не позволяли ни капли уединения во время проекта, ей необходимо время и пространство для перестройки, переоценки. Первые несколько недель она будет ужасно злиться на тебя, а царящий в штабе «культ Гастона» будет это только усугублять. Просто оставь ее в покое. Скоро она снова осознает, что ее собственная жизнь еще более блеклая и ненужная, чем самое паршивое из заданий, и успокоится.
На некоторое время куратор буквально теряет дар речи, только смотрит на меня. Руки на руле, но зажигание до сих пор не включено. К счастью, вернув себя самообладание, он целпяется не за слова о бессмысленности бытия:
— Прости, что еще за «культ Гастона»? — подозрительно переспрашивает куратор.
— В то время как солистки неустанно выедают тебе мозг, обитатели штаба всячески стремятся защитить и оградить от любых волнений, в том числе спуская таких, как я и Ив, на грешную землю. Я называю это культом Гастона.
— А я уж было думал, что выучил все причуды своих подчиненных, — вздыхает Гастон. — А ты много жалуешься, между прочим. Я даже и не подозревал, насколько много.
— Нет, ты точно знал это до того, как меня назначить.
Он отворачивается, посмеиваясь, и заводит машину. Я так надеялась, что продолжит разговор, но нет. Он выезжает на трассу, что-то насвистывая и кося взглядом на мои прикрытые платьем коленки.
— Расскажи мне, как ты жила в Сиэтле.
— Несколько дней назад ты обвинял меня в том, что я неправильно задаю вопросы…
— Ну я же тоже рассчитываю на развернутый ответ. И ты у меня в долгу, я между прочим, был необычайно очень мил и покладист.
— Я жила и живу в симпатичном, весьма уютном кондоминимуме с видом на парк, где бегаю по утрам до пруда и обратно. По выходным плаваю на паромах и кормлю птиц. А еще ни минуты не сомневаюсь, что тебе поступают отчеты о моем скромном досуге…
— Тая, мы в машине, чуть ли не в самом безопасном месте из всех… — грустно усмехается Гастон. — Я хотел знать нечто более личное.
— Нет, — качаю головой.
— Нет? — спрашивает Гастон, буквально замораживая меня интонацией.
— Хочешь о личном — начинай с себя.
— Ла-адно, — тянет он не без интереса, а затем вдруг резко сворачивает в один из съездов с трассы. Раздается натужный свист резины… Не знаю, в какой части машины я бы оказалась, если бы не ремень безопасности.
— Сдурел? — вскрикиваю, пытаясь сбросить с лица растрепавшиеся волосы.
— Извини, — смеется куратор. — Я заболтался и забыл вовремя сбросить скорость. Ты жива?
— Жива, — фыркаю, пытаясь оправить задравшееся платье, но Гастон перехватывает мою руку.
— Оставь, — велит тихо.
Пара минут, и машина оказывается в лесу, посреди деревьев. Дорога впереди не из тех, что ведет к цивизизации. Получается, мы направлялись именно сюда? Если такова попытка куратора спрятаться от комиссии, то она весьма комична, а если нет, то мои голые коленки очень в тему… Секс в машине?
Сбивается дыхание.
У него никогда не было секса в машине. Слишком подростковый атрибут. А первый мог секс случился с взрослым мужчиной, который мог себе позволить чуть больше комфорта. Лифт, например. Я хорошо помню лифт… Я думала, что либо кабина расплавится, либо трос оборвется.
— Откуда ты знаешь это место? — спрашиваю, пытаясь вытряхнуть из головы непозволительные для леди мысли и, в то же время, не выдать волнения.
— Уверена, что хочешь знать? — скептически интересуется куратор.
— Ну я же спросила…
— На пути в аэропорт Лео заезжал сюда отлить. — После этих слов я начинаю смеяться. — Я предупреждал.