— Ты понимаешь, что будет, если комиссия узнает? — спрашиваю я негромко.
— Пожалуй, получше твоего, — выразительно выгибает бровь Гастон, уже забираясь пальцами под мою кофту на спине. — Но мы ведь будем просто целоваться…
Просто целоваться.
Да, я верю, что можно просто целоваться, большинство людей так и делает. Прикосновение, несколько движений губами, неловкие попытки не столкнуться носами, когда клонишь голову вбок, потом подключается язык, бестолково засовывается в рот несколько раз, а потом… поцелуй теряет актуальность, и за неимением других вариантов горе-любовники переходят к дежурным поцелуям других частей тела, перемежая их с раздеваниями. Экспозиция, завязка, кульминация, развязка. Вот что такое просто целоваться. Но при удивительной распространенности этого феномена, кроются мириады поцелуев, наполненных смыслом. Неуклюжие и долгожданные первые прикосновения губ любимого человека, жадные и отчаянные поцелуи встреч, коими полнятся перроны и аэропорты, болезненные, рваные и запретные поцелуи измены — первые предвестники разъедающей близости. Их вполне достаточно разных, чтобы не пресытиться никогда… Но все же я о другом.
Вы знаете, как довести человека до полной потери самообладания с помощью одного лишь контакта губ? Вы знаете порог, после которого теряете разум сами? Губы на вкус разные. Нижняя — сочная и гладкая, а верхняя подвижная и неуловимая, а если повторить трюк Питера Паркера и Фелисити Джонс с поцелуем валетом, то ощущения будут совсем иными… Я могла бы рассказывать об этом очень долго, но что толку, если практику не заменишь?
Мы целуемся долго и неспешно, как в учебнике имени самого Гастона, и я должна была бы этим наслаждаться, но не выходит. Руки так и тянутся к одежде, которая лишняя, неожиданно неприятная… Мы настолько просто целуемся, что кровь стучит в висках, и в горле зарождаются стоны.
Временами Гастон отрывается, давая нам обоим время остыть, снизить градус… А затем вновь. Но это работает паршиво, и с каждым разом мы заходим чуть дальше, и вот уже мои губы на его лице: на скулах, подбородке, а сама я стою на коленях по обе стороны от его ног, обхватывая лицо руками, заставляя сильно запрокинуть голову, чтобы прижаться как можно теснее. Грудью к груди. Тишину разрезают лишь шумные выдохи и тихие стоны, которые только сильнее распаляют и без того тлеющую агонию. И от одежды уже больно, кресло стало запредельно неудобным.
— Пойдем, — шепчу на выходе и тяну его, пытаясь встать.
Но он не позволяет. И не спрашивает, куда я пыталась его увести: подхватывает на руки и укладывает на пол, просовывает руки под мою кофту и стягивает бюстгальтер прямо под ней. И улыбается, прикрывая глаза от удовольствия.
— Мы просто целуемся, — напоминаю хрипло.
— А разве нет? — интересуется он, лаская мою грудь. — Тогда целуй более отчетливо.
И я целую, обхватывая его торс ногами, а руками — лицо. Как давно это было в последний раз? Очень, но так ярко помнится и по сей день. Я не хочу признаваться даже себе, но, видимо, какая-то часть меня до сих пор влюблена в Гастона. Ну вот и все: я призналась.
Словно услышав мои мысли, куратор окончательно стягивает с меня кофту и смотрит. Болезненно так. Едва взглянув в лицо Гастона, я забываю, как дышать, а он опускается сверху и делает такое движение… клянусь, не будь мы оба в джинсах, он бы вошел в меня. Но, видимо, мы все же просто целуемся. Целуемся и тремся друг о друга, как подростки или какие-нибудь петтинговые извращенцы. Он подхватывает меня под поясницу и выгибает к себе навстречу, заставляя откинуть голову, и впивается губами в шею до боли. Должно быть, засосы останутся.
Но мы просто целуемся.
Пока он, забывшись, не начинает ласкать мне грудь языком, а я не обхватываю ногами его талию, лишь больше усиливая давление. Пока Гастону не приходится заткнуть мне рот, чтобы Лео не услышал, как я кричу от удовольствия.
Сегодняшнее утро встретило меня лучами солнца, бьющими прямо в лицо. Мы забыли задернуть на ночь шторы, и я проснулась рано, от того, что в спальне стало слишком ярко. На часах было всего семь, но я не расстроилась: заснула в кольце рук Гастона и поняла, что не хочу из них выбираться. Никогда.
Знаете, в книгах и фильмах часто бывает момент, когда герою предоставляется возможность остаться в мире, созданном его воображением, самом-самом желанном, но нереальном. Мне хочется им крикнуть: идиоты! Как после этого вы собираетесь жить в реальности?
Я бы, пожалуй, не вернулась. Не к чему. Моя реальность состоит из четких указаний и шахматных партий, где нет места слабости. А в царстве грез я была бы самой любимой и беспомощной, позволила бы все решать мужчина. Ну ладно, преувеличиваю: ничего не делая, я бы умерла от скуки. Но я бы точно сделала все, чтобы быть любимой. Банально звучит? Даже пошло, наверное, но знали бы вы, как тяжело осознавать, что в этом мире нет ни единого человека, для которого ты был бы кем-то самым-самым.
Из странных грез меня вырывает звонок скайпа. Он будит Гастона, заставляет его подскочить на кровати, схватиться за телефон и с головой окунуться в новый день — день, где он снова мой странный и сдержанный куратор…
Я не сразу поднимаюсь следом. Сначала слежу глазами в попытке прочувствовать преображение из уязвимого мужчины, который просил моих поцелуев, в собранного и холодного руководителя сверхсекретной команды. Даже то, что он, разговаривая, не делает попыток одеться, ничуть не мешает ему казаться привычно неприступным… Между нами все закончилось? У меня нет ответа. Но сидеть здесь и ждать решения, будто виновная, точно не стоит.