— Я просто ставлю тебя в известность. Мне не стыдно. Это чтобы ты знал.
— Понял, — улыбается куратор.
— Я шла сказать, что детектив Фрост деверь миссис Лайт. Выяснила сегодня.
— Да ты что, — отвечает Гастон, но для такой фразы недостает экспрессии. Видимо, он и сам понимает, насколько неправильно реагирует, так как оставляет в покое провода, просто запихивает руки в карманы джинсов и впивается в меня глазами, намереваясь слушать.
— Получается, у нас явный конфликт интересов (о котором, кстати, говорил сам Фрост), и его враждебность легко объясняется. Адвокатам и головы ломать не нужно: наши визави ошиблись еще на подлете.
— Да это хорошо, — кивает куратор.
Поскольку тему он не развивает, я переключаюсь на то, что интересует меня на самом деле.
— Сколько ты слышал из нашего с Лео утреннего разговора? — спрашиваю Гастон.
— Достаточно, — отвечает он и отворачивается, явно не собираясь вдаваться в подробности.
— Ты слышал, что он сказал обо мне? Что на месте Ив должна была быть я.
— Хочешь ответа — задай вопрос, — напоминает куратор, и, наконец, заканчивает возиться с техникой.
— Таким будет следующее мое задание? — спрашиваю.
— Объясни, почему ты каждый раз задаешь неправильный вопрос? — спрашивает Гастон. — Я начинаю думать, из боязни получить нужный тебе ответ.
— Я всего лишь хочу, чтобы ты отвечат развернуто. Если у тебя осталась совесть, расскажи мне все, как есть…
— Если у меня осталась совесть, — перебивает Гастон. — Мне нравится такая формулировка…
Наконец, поняв, что диалога не состоится, я всплескиваю руками и разворачиваюсь к выходу, но меня останавливают:
— Останься. Я предпочитаю думать, что совесть еще при мне.
В общем-то, приказ как приказ. Ничуть не отличается от тех, коими обычно щедро разбрасывается Гастон, но… меня буквально парализует от осознания, что я могу что-то узнать, сердце начинает колотиться в горле. Не все, но что-то. Я бы не хотела узнать все тайны команды за один день — о, такое немногие смогли бы выдержать — но заглянуть чуть дальше планов, самолетов и операций, чуть глубже… Задавалась ли я таким вопросом раньше? Да, но не очень часто. Меня это мало волновало, слишком плотной была круговерть событий, а сейчас, когда я болтаюсь над пропастью, удерживаемая лишь милостью куратора, очень хотела бы знать, планирует ли он меня отпустить в свободный полет.
Вниз.
Гастон садится не за стол, а в одно из гостевых кресел — подчеркивает, что разговор неофициальный. Но внезапно, благодаря неудачно падающей тени лампы, лишь подчеркивающей усталость, я вспоминаю, что прошлой ночью куратор не спал…
— Ты… ты не хочешь пойти поспать? А завтра бы поговорили, — предлагаю.
Мне совсем не хочется, чтобы он ответил согласием, но иначе я буду чувствовать себя виноватой. Ведь видела, в каком он был состоянии этим утром… Однако взгляд, которым меня одаривают, не предвещаюет ничего хорошего.
— Мое предложение очень выгодное, а это значит, что и ограниченное, — напоминает он. — Навряд ли на холодную голову я захочу об этом говорить. И на трезвую. Если не сложно, налей мне виски, пожалуйста.
— Мало, много или чтобы развязался язык? — интересуюсь, направляясь к бару.
Он негромко смеется.
— Так, чтобы я не заснул посреди диалога.
Подумав, строго лимитирую количество алкоголя.
— Спасибо, — забирает он стакан, стоит подойти ближе, а затем разводит в стороны руки.
Пару секунд я вопросительно на него смотрю, но, в общем, жест вполне очевиден и, поддавшись влиянию вечера, располагающему к безумствам, усаживаюсь к Гастону на колени, перекидывая ноги через подлокотник. Не знаю, кто проектировал это кресло, но он был гением: мы оба удобно утопаем в мягких подушках, хотя сидим вдвоем. Куратор пьет свой виски, а я задумчиво провожу пальцами по торчащим шерстинкам его свитера. Кашемир именно такой мягкий, как мне представлялось, и это безумно приятно.
— Так о чем ты мне расскажешь?
— О распределении заданий, — отвечает он и, стирая пальцем каплю алкоголя с губ и вызывая у меня нездоровый ассоциативный ряд. А затем и вовсе палец облизывает, совсем как тогда с булочками…
— Надеюсь, тебе полегчало, — говорю, не в силах оторвать взгляд от его губ.
— Все еще ужасно паршиво, и от виски и красивой девушки на коленях уже хочется жить, — улыбается он.
Думаю, если бы он знал, насколько сильно я его хочу, не рискнул бы даже приблизиться, не то что шутить подобным образом. Иногда мне кажется, что для женщины это противоестественно…
— Задания, Тая, — начинает он, даже не подозревая о крамольных мыслях, которые посещают мою голову. — Приходят сверху. Обычно, в самый неудобный момент. Дается место, краткое описание и требование к исполнителю. Мне нужно подобрать человека… и утвердить в комиссии. Иногда лично, иногда дистанционно. Порой исполнители сидят без работы месяцами, а в другое время мне приходится выкручиваться, перекидывая людей так же, как Лео: с корабля на бал.
После этого он делает еще глоток, и я начинаю подозревать, что налила слишком мало виски. Я бы могла смотреть, как он пьет и облизывает губы вечность…
— Комиссия нас не любит, она откладывает решения по делам команды до последнего. Обычно они высылают мне по три-четыре задания в течение довольно короткого срока, но поскольку исполнителей надо назначать немедленно, а информации о будущих заданиях нет, порой случается так, что я прогадываю. А претензии не предъявишь — с такими людьми это не срабатывает даже в мелочах. Со временем мне удалось развести вас и их в разные стороны: комиссия практически не принимает участие в делах команды, — но мы полностью от них зависимы. И я тоже. Они не препятствуют моего произволу, пока я не нарушаю прямых приказов… даже если те ужасны.