Заставь меня ошибиться - Страница 48

Не знаю, кому пришло в голову назвать кошку именно так, но эта особа имени не посрамит… Идти ко мне на мокрые коленки она отказалась, да еще наградила презрительным взглядом. Не выдержав, я рассмеялась. Кошка напомнила мне солисток из штаба, которые были уверены, что в их ряды затесалась самозванка и считали своим долгом устроить полноценный моральный прессинг. Но, тем не менее, миссис Хастингс решила, что ее питомица меня признала и даже любезно поведала некоторые подробности из жизней местных жителей, о которых в противном случае предпочла бы умолчать… Да-да, так и сказала.

Но самое важное, что я вынесла из разговора с ней — то, что детектив Фрост является деверем миссис Лайт.

Не знаю, как после такого открытия тотчас не сорвалась с места и не побежала делиться новостями с коллегами, но весь остаток дня провела как на иголках. А если еще учесть, что остальные жители городка, которых я посетила, тоже расплачивались со мной кофе, когда я влетела в двери особняка, меня аж трясло: руки дрожали, а сердце билось у горла. Только здравый смысл подсказал, что лучше не являться к Гастону в кабинет до того, как приведу псебя в порядок. И целых пятнадцать минут я простояла под душем в ожидании, чтобы перестало покалывать пальцы ног, отчего потом так спешила к куратору, что, уже направляясь в его кабинет, обнаружила, насколько плохо размазала крем по лицу.

Но, занеся руку для стука, остановилась, услышав искаженный динамиками голос Ив:

— Гастон, если тебя в штабе нет, то что здесь делать мне? Я покину Новый Орлеан завтра же. Дома мне комфортнее. Потом, когда ты вернешься с задания, я тоже приеду и сделаю операцию. Так будет логичнее. Кроме тебя я здесь почти никого не знаю, а отношение к солисткам… сам знаешь какое.

— Ив, тебе нужна помощь психолога. И не постороннего, а из медцентра, чтобы можно было все рассказать начистоту. Я не позволю тебе уехать до того, как получу положительное заключение о твоем психоэмоциональном состоянии.

— Гастон, какое заключение? Меня не впервые избили. Это случалось даже до того, как я попала в команду. В тюрьме почти всех бьют.

И она права. Меня тоже били.

Именно это стало официальной причиной моего перевода в отдельную камеру. Девочка, метившая в официантки, закономерно не могла за себя постоять, и скидку мне не сделали.

— Позволь мне осмотреть синяки, — велит Гастон.

— Зачем? — чуть помедлив, спрашивает Ив.

— Я хочу понять, нужно ли назначить тебе полное обследование. Если есть гематомы в области мягких тканей, я буду вынужден назначить тебе сканирование всего тела.

— Я чувствую себя нормально, — отчего-то упрямится Ив.

Несколько секунд ничего не слышно, и я бесстыдно прижимаюсь ухом к лакированной поверхности двери, решив, что собеседники стали говорить тише. Но, видимо, диалог прервался, потому что из кабинета слышится только размеренное поскрипывание компьютерного кресла. Будто Гастон в раздумьях…

— Ив, они тебя насиловали? — вдруг спрашивает он в лоб и без предисловий.

Я отступаю от двери на шаг. Сердце на мгновение останавливается. Думала ли я об этом? Конечно, да. Любая женщина думает, а уж если живет такой жизнью, как у нас… Рано или поздно с кем-то из солисток такое должно случаться, я не настолько наивна, чтобы этого не понимать — не теперь. Но готова ли я к этому? Нет. А Гастон так запросто об этом говорит, будто не раз осознавал риски, но ничего не мог с этим поделать… Круг беспомощности какой-то.

Из-за того, что отхожу от двери, ответа Ив не слышу, но, к счастью, слова куратора не оставляют сомнений:

— Хорошо. Ты не представляешь, как я рад. Но, раз так, разденься, пожалуйста, я осмотрю твои синяки.

Невесело усмехаюсь. Гастон в своем репертуаре. Только забрезжил свет в конце туннеля, как он кричит тушить лампочку. Теперь Ив придется признаться, что она соврала, или раздеться… Судя по неловким шуткам, она подчиняется приказу, но, как ни удивительно, Гастон их вообще не комментирует. Ограничивается сухими репликами по типу «повернись», «приблизь к камере руку»… Я бы на месте его собеседницы умирала от страха. Иногда мне кажется, что наше с Гастоном шаткое перемирие спасает только одно: чувство юмора. Без подколок нормально общаться мы не можем.

Эта пытка для всех нас длится вечность. За стеной разговаривают два человека, находящиеся на разных концах страны, внизу громыхает за десятерых Лео, а я просто стою под дверью кабинета и жду возможности зайти и задать вопрос: мое ли это будущее? Элизабет Кетрин Дженнсен проживет бессмысленную, бестолковую жизнь, а потом будет пристрелена каким-нибудь конченым отморозком в дешевом придорожном мотеле, и ее убийством займутся спецслужбы. Затем на ее место возьмут двух других, не менее бестолковых юных уголовниц, и все сначала…

А так ли это, Гастон?

Едва услышав прощание Ив и куратора, я стучу и в дверь и вхожу, не дожидаясь разрешения. Несмотря ни на что, робости не чувствую, хотя могла бы. Не знаю почему, быть может из-за официальности разговора, я отчего-то думала, что увижу Гастона одетым как на деловой встрече, и теперь пытаюсь примирить реальность и фантазии. Мягкий кашемировый свитер, закатанные рукава, чуть потертые не новые джинсы…

— Я слушала под дверью, — сообщаю, наверное, от дезориентации. Надо заметить, что эти слова удивляют не только меня.

— У меня не лучшее настроение, поэтому остальные чистосердечные признания советую отложить, — бросает Гастон, сматывая провод.

От его слов на коже появляются мурашки, и приятного в них ничего, но я не собираюсь уходить, даже если бы хотела. Не выйду, пока не услышу ответов на свои вопросы… Осталось собраться с мыслями и перестать пялиться.