— Представляешь, Ив меня не узнала. Я ее — хоть как-то. А она меня — совсем нет.
— Говорят, Гастон хранит фотки «до» и «после» каждой операции, — пожимает плечами Лео. — Но я не видел и не могу судить.
Интересно было бы посмотреть на собственную эволюцию. Помню, как меня вдохновила первая операция, после которой я стала напоминать большеглазого олененка. Я чувствовала себя такой красавицей — так сияла, что оборачивались прохожие. Куда пропало это ощущение? Сейчас я воспринимаю свое лицо и тело исключительно как оружие, с которым нужно бережно обращаться, дабы никому не навредить…
— Как она? — тут же переключается Лео, бросая на полпути тему про операции и прочее. — Гастон ничего не сказал?
— Нет, но он сильно за нее переживает.
— Еще бы, — пожимает Лео плечами. — Он за всех своих учениц переживает больше, чем за остальных. А еще он уверен, что об этом никто не догадывается.
Усмехаюсь, но невесело. Я предпочитаю не думать о том, что Гастон учил других так же, как меня. Интересно, у него есть курс лекций, или план индивидуальный? Как он учил Ив? Тоже говорил ей, что женщина, которая умеет только отдавать никогда не сравнится со способной брать взамен? Что одностороннее удовольствие мужчины не затмит триумф победителя, возносящего свою партнершу на вершины экстаза? Он учил меня наслаждению, но только ли меня? Об этом я старалась не думать. Как и о том, что не все его заветы соблюдала. Не могла я отдаваться разного рода ублюдкам без остатка. Редко испытывала настоящее удовольствие от близости с мужчиной. Больше притворялась, пусть профессионально, пусть со знанием дела, какое может обеспечить только опыт, но это не было честностью. И я совру, если скажу, что не скучала по оргазмам.
— … все ставили, что он назначит на это задание тебя, — вдруг говорит Лео.
А поскольку я пропустила часть его слов, приходится переспросить:
— Прости, на какое задание?
— На задание Ив, — повторяет Лео. — Все знали, что оно самоубийственное, а учитывая то, как ты облажалась в прошлом году…
— Ах вот за что ты меня не любишь, — наконец, понимаю. — В мясорубку пустили не меня, а Ив, хотя, по твоему мнению, этого заслуживала я.
— Нет. Но теперь получается, что Гастон рискует потеряет двух солисток, а не одну. И не странно, что чувствует себя виноватым, — словно это все объясняет, говорит Лео.
Значит, у этого отвратительного парня есть информация, что облажавшиеся девочки идут вместо пушечного мяса. Вот оно что… А я-то наивная никак понять не могла, куда они деваются… мы деваемся. О коллегах-солистках мы почти ничего не знаем. Не пересекаемся и не разговариваем — времени нет. Мы либо в пекле задания, либо отходим от операции, и общение между нами не приветствует. Есть еще третье состояние — временный отказ от твоих услуг, — но оно мне понравилось даже меньше первых двух…
— И много раз такое было? — спрашиваю у Лео.
— Что было?
— Что облажавшихся девчонок посылала подыхать под кулаками какого-нибудь ублюдка? — спрашиваю, закидывая в рот орешек миндаля и сверля Лео испытующим взглядом.
— Я не это сказал.
— Ты сказал именно это! — повышаю голос, не сдержавшись. — Если ловишь сплетни, как широкополосный радар, и делаешь на их основе выводы, так хоть имей смелость отвечать за свои слова.
Накаленную обстановку разряжается появление куратора.
— Как отрадно видеть, что время идет, но ничего не меняется, — громко сообщает Гастон, заходя на кухню. — Я ушел на охоту, потом почти на сутки оказался выбит из колеи из-за Ив, но вы как цапаетесь, так и цапаетесь. Стабильность превыше всего, верно?
В свежей одежде и гладко выбритый он уже не кажется таким усталым, хотя синяки под глазами выдают. С другой стороны, кто отважится спросить, по какой именно причине он не спал?
— Есть булочки… и вчерашние кролики, — добавляю по возможности примирительно, опасаясь еще одного срыва. — Мы их запекли с рисом и специями.
— Прекрасно, — отвечает Гастон, не оборачиваясь, а затем берет кофейник и выливает все содержимое в раковину.
— Вижу, у тебя «чудесное» настроение, — подмечает Лео. — Есть что-то от Ив?
— Я не понял, с каких пор участники одних проектов начали советь носы в другие. У вас свое задание, которое тоже движется сложно, вот им и занимайтесь.
Понятно, Гастон слушал нас достаточно долго, чтобы быть в курсе всей или практически всей беседы. Это плохо, нужно быть намного осторожнее.
— Кстати об этом, — вздыхаю. — Выдели нам адвоката.
Вот теперь он оборачивается в ожидании объяснений. Коротко пересказываю суть нашего разговора с детективом Фростом.
— Я думал, этот вопрос улажен, — говорит он сухо, постукивая пальцами по кофейнику. — Что ж, следующая наша встреча Андерсону не понравится. Видимо, я не уточнил, а он не понял, что наш уговор исключает прессинг членов моей семьи.
Не выдержав упоминания о семье, морщусь. Да уж, зашибись родственнички. Потенциальный Чикатило и доктор Франкенштейн…
— Тая, иди сюда, буду тебя учить, — командует Гастон, и, спорю, в поисках сакрального смысла этой фразы я краснею до кончиков ушей. Мне должно быть стыдно за одно лишь то, что после стольких лет работы в совершенно определенной роли я так и не научилась нормально реагировать на провокации куратора!
Оказывается, меня собираются учить искусству варки кофе. Протягивают медную турку, смолотый кофе, соль и специи, а затем велят заняться магией — сотворить из этого набора что-то приемлемое. Я никогда не понимала, зачем добавлять в кофе соль, но стоило озвучить вопрос, как в ответ прилетело безапелляционное: «клади!» — и пришлось подчиниться. Все время, что я стою у плиты, Гастон бдит. Не позволяет мне отвернуться и позволить напитку вскипеть.