Заставь меня ошибиться - Страница 31

— Там даже навеса нет. Только дырявая крыша, готовая развалиться в любую минуту.

— Профессиональные издержки, — пожимаю плечами. — Не переживай, я привыкла. В Сиэтле часто идет дождь.

— Ах да, для тебя, как и для всех местных жителей, я изнеженный южанин.

Пытаясь скрыть смешок, подношу к губам чашку.

Немножко диссонирует, что я разгуливаю по дому в халате с широкими рукавами, а Гастон полностью одет в светлые брюки и рубашку. Явно не собирается показываться на стройке. С другой стороны, делать ему там нечего. Это наше с Лео задание. Пусть сидит дома в тепле и сухости и координирует проекты. В этом от него толку куда больше.

Вздохнув, ставлю недопитый кофе на стол.

— По поводу Мэгги. Ты сказал, что мне нужно исправить субботний прокол, — и, откашлявшись: — Сейчас без пяти десять.

Гастон вопросительно изгибает бровь, а я подхожу ближе и берусь за пуговицы его рубашки. Гастон не делает попытки отстраниться, а значит воспринимает ситуацию нормально. И все равно мне не по себе. Самообладание ищет трещинами, и пальцы плохо слушаются. Держаться с должным профессионализмом непросто. Хотя всего-то и нужно, чтобы экономка вошла в дом и увидела, нежную семейную сценку с милующимися супругами. Я пытаюсь не опускать глаза от лица Гастона, но когда он проводит пальцами от моего подбородка к уху, не выдерживаю и скольжу взглядом ниже. По его губам, по виднеющейся в разошедшихся полах рубашки тугой коже… Каждый вечер мне ужасно хочется провести по его груди пальцами, но я себе этого не позволяю. Лишь задаюсь вопросом: зачем настолько красивые люди существуют в реальности, без операций и тяжелой работы над собой? Чтобы другие чувствовали себя ущербными? Чтобы наивно убеждали себя в том, что им может достаться хоть кусочек совершенства? Не понимаю, как могла быть когда-то настолько глупой…

Гастон наслоняется и касается губами моих скул — там, где еще недавно ласкали кожу пальцы. Легкие поцелуи сводят с ума… Так странно, но в ямочке под ухом они невероятно сладки. Сама не заметив, прижимаюсь к груди Гастона всем телом, лишь краем сознания понимаю, что это в мои намерения не входило. Я не хочу отстравняться. Я не помню, когда в последний раз ласки мужчины не вызывали у меня отвращения, когда я была не с объектом задания. Раньше пробовала найти себе хорошего, милого парня, но идея оказалась ужасной. Если не можешь объяснить, почему срываешься с места раз в несколько месяцев, а потом пропадаешь на целый год (или больше) или вообще возвращаешься с новым лицом из ниоткуда, встает закономерный вопрос: что за фигня с тобой творится, Лиззи? И у меня нет ответа.

— Ну и где Мэгги? — едва нахожу силы выговорить.

— Сейчас придет, — хрипло отвечает Гастон, но звучит так, будто это банальная отговорка.

Не успеваю об этом подумать, как он развязывает пояс моего халата, притягиват ближе, но, передумав отталкивает и стягивает с груди кружево бюстгальтера. И я тоже, справившись с последними пуговицами рубашки, добираюсь до горячей кожи. Секунда привыкания к зрелищу, и вот мы уже сплетаемся в объятиях, зарываясь пальцами в волосы друг друга, впиваясь в тела в попытке стать ближе. Поцелуи становятся все более рваными, недостаточными. Не успев опомниться, оказываюсь на островке кухни и совсем без воздуха в легких. Какой-то частью разума я понимаю, что совсем не это планировала, но подумать не получается — мы слишком спешим. С такой скоростью разгона нам пяти минут хватит на два раза, как бы прискорбно ни звучало.

— Я видел, как ты пьешь таблетки. Но если собираешься использовать какую-нибудь еще отговорку, у тебя последняя возможность, — хрипит Гастон.

— Не собираюсь, — отвечаю едва слышно.

Он расстегивает пояс брюк и входит резко до боли. У меня на глазах даже слезы выступают. Гастон что-то шепчет и стирает их пальцами, выдерживая паузу, но недолгую. На долгую нет ни времени, ни терпения. Учитывая обстоятельства, пунктуальность Мэгги нам уже не на пользу. Как все быстро перевернулось с ног на голову.

Кухню чужого дома наполняют стоны и шумные вдохи. От толчков отставленная полупустая чашка с кофе, который теперь смешался на наших языках, приближается к краю стола, но черт бы с ней. И когда в теле нарастает напряжение, за мгновение до разрядки, я слышу звон бьющегося фарфора, которому тут же вторит мой крик и хриплый мужской стон. И еще один, и еще. Каждый чуть тише… Пока не замирают последние отголоски до боли острого удовольствия. Полное опустошение.

На часах десять ноль две, открывается дверь.

Отмерев, вскакиваем, как можно быстрее начинаем приводить в порядок одежду. Но если мне достаточно запахнуть халат, то Гастон спешит застегнуть пуговицы на рубашке. Учитывая обстоятельства, у него получается не так плохо, как могло бы быть.

— Доброе утро! Прошу прощения! Я дико извиняюсь за опоздание. Эти лужи… — доносится из прихожей голос экономки.

— Не туда! — шиплю, заметив, что Гастон вставляет пуговицы не в те петли.

— Проехала по чему-то, и даже не заметила, как пробила колесо! Только когда машину повело обнаружила. Ребята помогли подкачать, чтобы я до вас доехала, но…

— Я посмотрю, Мэгги, — кричит Гастон, и я присоединяюсь к его попыткам привести одежду в подобающий вид. — Ни о чем не беспокойтесь.

Женщина появляется на кухне в тот момент, когда мы уже одеты, но разве скроешь красноту на коже, взъерошенные волосы или кровавые крапинки из царапин на спине Гастона, которые отчетливо видны на светлой рубашке? Растерянные, взъерошенные, плохо ориентирующиеся в пространстве. Простор для фантазии очень скромный.