Набирая с почты куратора письмо в комиссию (подсмотрела однажды пароль), я была уверена, что поступаю единственно верным образом. Его слова приняли бы всерьез вернее моих. Это было слишком просто: я знала, как он говорит и думает, чем начинает письмо и как именно заканчивает. Проблем не возникло: подтверждение пришло моментально. Короткое и скупое: информация ушла на обработку, через несколько минут сообщат о результатах. Оперативные ребята, люблю таких. Недаром в жемчугах и золотых запонках…
Но мне нужно было бежать, и как можно скорее.
Переполох обещал подняться невероятный. Неприятности в городе, отряд комиссии, поддельное письмо… для идеального побега не хватало только новолуния, но кому оно нужно, если фартит во всем остальном?
Казалось, не с чего было развеяться моей решимости, но всего пятьдесят метров между домом и озером стали для меня непреодолимым препятствием. Если бы знала, что с Гастоном все хорошо, я бы смогла уйти не оглядываясь… наверное. Но я не знала, что с ним.
Одно дело бросить мужчину, которого любишь, в силу непреодолимых обстоятельств, и совсем другое — оставить его в момент опасности, когда нужна. Что я скажу своему ребенку, когда он спросит, где папа? Что решила спасать только себя, и теперь не знаю, жив ли он? Достойно, ничего не скажешь!
Новая порция слез струится по щекам горячим потоком, и я понимаю, что обязана узнать. Я должна вернуться в дом, увидеть, что мой мужчина в порядке, и только потом бежать. В уверенности, что не буду до конца жизни скручиваться от боли и вины при мысли о нем. Увижу и уйду. Если с ним все хорошо, то до меня и дела не будет. Гастону придется разбираться с комиссией, а это очень трудно и муторно. Будет время, будут возможности.
И в полном понимании, что струсила и упустила лучший шанс, я привязываю лодку к какой-то коряге у берега снова и возвращаюсь в дом.
Если придется оправдываться за внешний вид, совру, что удирала от людей судьи, и пусть докажут обратное! Кстати о последних… кричать Гастона по имени страшно, ведь ключ от арендованного особняка может быть у кого угодно. Я продвигаюсь осторожными шагами в кабинет куратора по темному, пустому дому. Со двора видела, что света в окнах нет, но это не надежное свидетельство. Если бы я опасалась прихода незваных гостей, то стала бы выдавать свое местоположение таким образом в последнюю очередь. А Гастон не дурак.
Дверь открывается с тихим скрипом. Никогда его не замечала раньше, но и тишины такой не помню. Просто сейчас все ощущения обострены до предела.
— Гастон, — зову тихо, пусть и вижу, что в комнате никого.
Просто кажется, что если произнесешь имя, где бы он ни был, вспомнит, как-то объявится… Какая несусветная глупость!
И в этот момент кто-то трогает меня за плечо.
Не сумев сдержать вскрик, оборачиваюсь, закрывая рот обеими руками и вижу позади человека, которого никак не ожидала встретить в своем доме.
— Боже, я боялась, что обозналась. В каком вы виде? — спрашивает у меня булочница таким тоном, будто мы договаривались о встрече, а я встретила ее неподобающе одетой.
— Что вы здесь делаете? — отвечаю в тон. А потом, прищурившись, решаю рискнуть и выдать одну из своих догадок. — Следите за нами для комиссии?
— Серьезно? — спрашивает она кисло. — Я порекомендую Гастону больше не рисковать головой ради вас. Чтобы сохранить хоть одну на двоих!
— Значит, Гастон… в порядке? — Я пропускаю мимо ушей все, кроме главного.
— Ради него вернулись? — смягчается булочница, обнаруживая удивительную осведомленность.
— Я не… — начинаю.
— Мне все равно, — перебивает булочница. — С Гастоном все хорошо.
Я всеми силами стараюсь не выдать облегчения из-за этой новости и поспешно меняю тему:
— Раз вы работаете не на комиссию, то, получается, на куратора? — уточняю.
— А вы думаете, он подпустил бы вас с опасными вопросами к человеку, в котором не уверен? Пойдемте скорее.
— Минутку… — недоверчиво отступаю на шаг назад. С какой стати мне идти с ней? Да, новости о Гастоне чудесны, но правдивы ли? Я не вижу ни малейших доказательств тому, что за дверью меня не ждет судья Праер. В конце концов, нас раскрыли и неизвестно, сколько именно он раскопал.
Она закатывает глаза.
— Если мне придется наставить на вас пистолет и вести насильно — я это сделаю. Элизабет, смиритесь: шанс сбежать всегда только один, и свой вы упустили, вернувшись. А если причина в другом, то пароль — маки.
— Маки?
— Гастон велел вам забрать маки.
В этот момент я окончательно удостоверяюсь, что она не врет и не блефует. Маки не могли понадобиться ни одному человеку, кроме куратора и меня самой. Ничуть не ценная, вопиюще обыденная картина кисти Арчибальда Харлоу. Даже комиссия, вероятно, знающая о нашем с Гастоном общем друге, не могла бы так грамотно распорядиться информацией, потому что они нас не знают. Они вообще думают, что мы бездушны…
— Ну так идете или мне продемонстрировать, что угрозы не пустые? Гастон велел мне доставить вас к нему, и я это сделаю.
— Нет необходимости, — отвечаю сухо. — Куда направляемся?
По дороге к своему дому, в машине, миссис Марвелл рассказала мне о том, как оказалась в городке контрабандистов и почему. Выяснилось, что когда вопрос о нем всплыл впервые, куратор действительно стал распределять роли, и начал, как ни странно, со своего любимого анестезиолога. Миссис Марвелл долгое время работала с Гастоном, но не как часть команды. В какой-то момент он начал опасаться, что если не спрятать ни в чем не повинную сотрудницу, то комиссия обратит на нее внимание и закроет дверцу клетки навсегда, как это случилось с ним самим. Вот и отослал подальше. В Бостон, где миссис Марвелл успела овдоведь и затосковать. Когда старый друг вышел на связь снова, она не отказалась помочь, и, примерив на себя роль давно потерянной наследницы порядком обветшалого имущества, отправилась на охоту за городскими сплетнями теперь уже в роли приветливой булочницы. Пару лет спустя миссис Марвелл, однако, начала тяготиться новым занятием и принялась помогать в местном госпитале, будучи уверенной, что о городке уже и не вспомнят. Прогадала.