Заставь меня ошибиться - Страница 77

— Нет, — отворачиваюсь, старательно делая вид, что близость Гастона и однозначно указываемое направление его интереса меня не волнуют.

Но вместо того, чтобы оставить меня в покое, куратор достает с полки гель для душа, почти обнимая в процессе, и мир сокращается до звуков и запахов. Открывается крышка флакона, густая ароматная масса выдавливается на ладонь, а затем та касается моего живота.

— Перестань, — делаю последнюю слабую попытку вырваться, но после этого чуть не повисаю в руках Гастона тряпичной куклой.

Он резко прижимает меня к груди, вдавливая в свое тело, и у меня заканчиваются последние аргументы в поддержку своего решения не иметь личных дел с этим человеком. Хотя… когда это секс был у меня личным? Несмотря ни на что, горько усмехаюсь, а затем закусываю губу, чтобы сдержать стон. Скользкие ласки слишком приятны, чтобы можно было отвлечься хоть на мгновение.

— Если бы не задание, я бы и мысленно не приблизился к Донне. Она скучная, посредственная, совсем неинтересная. Я не хочу ее, я хочу тебя.

— Я в этом не сомневаюсь, — отвечаю через силу, стараясь удержаться на самой грани. — Но задание будет всегда, а я не хочу привыкать к изменам. Каким бы то ни было. Даже с работой. Есть вещи, которые просто… неправильны.

На мгновение руки Гастона предательски замирают, как если бы он не ожидал услышать подобное, а потом принимаются завершать начатое с удвоенным старанием.

— Тогда скажи мне, что не хочешь меня, — шипит он, обнаруживая, что ярость в его движениях мне не мерещится.

— Речь не об этом, — выдыхаю с дрожью. — Я не хочу ошибиться в тебе снова. Риск слишком велик…

Мгновение ничего не происходит, а затем Гастон яростно хватает меня за плечи и разворачивает к себе. Целует с такой злостью, будто пытается вырвать последние слова из моего рта, чтобы больше никогда не возвращались. Но я кусаю его губу до крови и берусь за ручку створки, намереваясь выйти.

— Ты целовал Донну Праер этими самыми губами. Знаешь ли, противно, — бросаю напоследок, собравшись с силами.

Я не уверена, что смогу перешагнуть бортик ванной, не споткнувшись. Незавершенные ласки вызывают дрожь в коленях, почти боль. Слишком близко к разрядке, я уже чувствовала ее приближение, но вот так меня наказали. И теперь я буду сходить с ума от желания, запрещая себе даже смотреть в сторону куратора.

Пытаюсь дернуть в сторону створку, но оказываюсь прижата к ней чуть ли не всем телом. Та опасно прогибается под моим весом, но вывернуться не выходит.

— Значит, обойдемся без поцелуев. И без них хорошо.

Я пикнуть не успеваю, как он с одного толчка входит в меня… Под двойным весом опасно скрипит створка, но я все равно опираюсь об нее руками и жду, но ничего не происходит.

— Обычно в таком женщинам не признаются, но на Донну Праер у меня не встает. Как по-твоему, это нормально, что она трется об меня, как кошка, а я стою столбом и думаю, что ты, должно быть, уже во дворе и все это видишь?

— Волоком тебя к ней никто не тащил, да и язык в ее глотку не заставлял засовывать, — огрызаюсь, стараясь подавить радость и надежду. Знаем мы этих ненадежных друзей…

И все же мои слова расценивают как капитуляцию. Гастон начинает двигаться, обхватив руками талию. С ним так хорошо, что я предательски закрываю глаза и гоню прочь остатки отчаянных мыслей. Утешаю себя тем, что все криминальное уже свершилось. Хуже уже не будет. В общем-то, некуда… Я жду от него ребенка, а он крутит шашни с Донной Праер. Куда уж хуже?

— Пришлось. Судья расспрашивал Лео о тебе. Точнее: о твоей работе, опыте, переездах. И он пару раз делал запросы. IT работают на совесть, но сам факт…

Деловой разговор, когда в глазах темнеет от удовольствия — что-то новенькое. Еще одна репетиция Нового Орлеана? То есть вот так и будет? Гастон лежит на мне, я обвиваю ногами его талию, а он рассказывает мне о проблемных заданиях… Очень в его стиле!

— Тебе нужно научиться отвлекаться от работы. Хотя бы в такие моменты, — говорю тихо, а он смеется.

— Я буду стараться, если ты поедешь в Новый Орлеан со мной.

— А мне стоит поехать? Стоит комиссии узнать, с кем ты спишь, они найдут еще одну Донну Праер. Будет больно.

Вместо ответа Гастон кусает мою шею, и я невольно выгибаюсь дугой от такой своеобразной ласки.

— И никакого шампанского и ужинов. Одни скандалы, — добавляю, задыхаясь.

— Ты забываешь, что я не преступник. От меня они ничего не могут требовать. Только просить. Они понимают, что я не могу уйти. И понимают, что если пережмут… мало не покажется. Я уйду. А они очень не хотят всей этой возни. Им проще позволить мне небольшое послабление, чем искать новую няньку для команды.

Все правильно и стройно, но он не учел одной вещи. Хорошо, допустим, я — небольшое послабление, но как же ребенок? Женщина под боком — бомба замедленного действия, которая однажды захочет родить ребенка своему мужчине. И если этот мужчина не социопат, то выбросить свое чадо, будто использованный презерватив, он не сможет. Комиссия, в отличие от куратора, сей факт не упустит.

— Все будет хорошо, Тая, — шепчет Гастон, прижимая меня ближе. — Обязательно.

Не будет. Он ошибается.

Но я не говорю этого вслух. Лишь молча глотаю крики удовольствия в самых желанных объятиях на свете.

Несмотря на воссоединение, которое продолжилось в постели (полагаю, Гастон решил, что, дабы загладить вину, жаркого душа мало), я чувствовала себя так, будто над головой повесили нечто ужасно тяжелое, не дающее вздохнуть. Внезапно оказалось, что хранить секреты значительно сложнее, чем кажется. И дело было даже не в тошноте, чтобы скрыть которую пришлось изощриться, а в психологии: каждый раз, когда я смотрела в лицо любимого человека, начинала таять. Его открытый взгляд и легкая усмешка пробуждали во мне голос, повторявший: ты сошла с ума? Он не может причинить тебе вред. Причем особенно остро это проявлялось после нескольких утренних минут, проведенных в кольце его рук… Мы ставили будильник за полчаса до подъема и просто валялись в постели, обнимаясь. Именно так, как я мечтала…