Заставь меня ошибиться - Страница 34

Чертыхнувшись про себя раз десять, набираю Гастона. После случая на кухне мы с ним без надобности не разговаривали (и инициатором охлаждения был не он), но сейчас не до уязвленного самолюбия.

— У нас ситуация SOS, — говорю без приветствия. И кратко пересказываю все, что случилось. — Нужно, чтобы ты перехватил Лео до того, как тот наделает глупостей, а я в больницу.

— Думаешь, все плохо?

— Думаю, что риск нам не по карману. И так облажались.

— Я выхожу. Не клади трубку. Говори. Ты сама как?

Запрыгиваю в машину, включаю на телефоне громкую связь и пристраиваю мобильный в держатель на приборной панели.

— Я боюсь, что у парня сломан позвоночник, — пропускаю его вопрос. Естественно, я не в порядке.

— Врачи проверяли чувствительность конечностей? — тут же включается режим «доктор» Гастон.

— Да. Рефлекс снижен.

— Это не обязательно перелом, — авторитетно заявляет Гастон. И хотя «не обязательно» — не более, чем пятьдесят процентов спокойствия, становится легче. — Это может быть давящая на позвоночник гематома или смещение позвонков…

А на меня накатывае новая волна страха.

— Гастон, нам придется разбираться со страховщиками? — спрашиваю дрожащим голосом. Эти компании копают глубже некуда, три шкуры спустят, лишь бы не платить. Нам всегда говорили, что страшнее страховщиков только атомная война. Как доказать, что ты работаешь на правительство, если нет никаких подтверждающих документов? Навряд ли комиссия часто повторяет киношный трюк с «волшебным» звонком и пожизненной установкой грифа «сверхсекретно».

— Если так, то будет паршиво, — подтверждает он. — Этих ребят даже наши IT терпеть не могут.

— Я забрала твою машину, но все равно поспеши. Боюсь, что Лео куда-нибудь уйдет и наломает еще больше дров.

— Почему он должен наломать дров? — удивляется Гастон.

— Да потому что он не в себе!

— Еще раз: что произошло?

— Лео был на крыше! — восклицаю. — Единственный! Стоял как истукан и пялился на нас. Я боюсь, это каждая собака видела.

— Тогда первоочередная наша задача: не дать полиции снять его отпечатки пальцев.

Моя нога соскальзывает с педали газа, и машина делает странный рывок. Я не могу продолжать этого разговор. Еще раз в камеру я не хочу. А на электрический стул — тем более. Я еще и не жила толком!

— Как освободишься, подъедь, пожалуйста, в больницу. Я хочу, чтобы ты послушал врачей. А то трудности перевода, сам знаешь.

В трубке едва слышный смешок.

— Хорошо, постараюсь, — издевательски серьезно обещает Гастон. — Только пока узнай, пожалуйста, кто такой пострадавший парнишка. Из простых или нет. Нужно будет выстроить политику.

Иногда такие разговоры меня обижают (наверное, потому, что я сама — девочка из простых), но сегодня это кажется резонным. Да и кому ж спасать ситуацию, как не мне самой?

— Попробую, — и отключаюсь.

Стыдно признаваться, но я очень надеялась на приход Гастона. Такая ситуация в одиночестве и без малейшей поддержки переносится очень тяжело. Мать рабочего кажется адекватной женщиной, простоватой, но она ведь мать. И хотя я понимаю ее реакцию, мне пришлось пересказать случившееся трижды, как на допросе. Она искала нестыковки. Для меня это не в новинку. Даже если бы я оказалась вынуждена лгать, то ни словом не ошиблась бы — куратор на этот счет муштровал меня знатно, — но это было ужасно неприятно. Единственное, о чем я умолчала — о Лео на крыше. Если он действительно виноват, это было бы правильно, но если нет? Сестра обвинила брата, а потом выяснилось, что все было совсем иначе. Да кто ж поверит, что это не покрывательство?

И бригадир… он смотрел на меня так странно. Точно решил, что я выгораживаю Лео. Но на третий раз пересказа я подчеркнула, что прежде чем строить теории, сначала выясню детали, и многозначительно посмотрела на него. Он отвернулся первым, и это хороший знак.

К приходу врачей Гастон так и не появился, и мне пришлось слушать малопонятные термины и подавлять желание полезть в гугл. У рабочего компрессионный удар позвоночника в посясничной области, это и вызвало снижение чувствительности и ограничание двигательной активности нижних конечностей. Причиной потери сознания стала черепно-мозговая травма, случившаяся при падении. Вроде бы, мне понятно, но что дальше-то? Я бы хотела задать множество вопросов, но, во-первых, я посторонняя, а, во-вторых, имеет место конфликт интересов.

А мать рабочего в таком шоке, что не сумела собраться до того, как ушел доктор. Через пару часов она придет в себя и попытается наверстать упущенное, в том числе по поводу обвинений в трагедии, но остается только ждать. И мечтать о том, чтобы нашелся громоотвод.

После рассказа врачей смысла оставаться в больнице никакого, и я направляюсь к выходу. Мне необходимо как минимум переодеться, потому что после ползанья по полу концертного зала я вся в грязи и паутине.

Только бы никого не встретить.

Не успеваю додумать мысль, как оказываюсь в фойе, где собралась добрая половина города. Этот марафон невезения когда-нибудь прекратится?

— Здесь сдают кровь, миссис Сайтен. Добровольное донорство, — подсказывает мне рядом сидящая женщина, имя которой сразу выпрыгивает на поверхность сознания, как при любом неприятном знакомстве.

— Миссис Хастингс, — говорю как можно любезнее. После нападок в булочной я побаиваюсь эту кошатницу. Зачем я остановилась. — Вы тоже донор? — спрашиваю из вежливости, намереваясь как можно скорее сделать ноги.